Неточные совпадения
Смутное сознание той ясности,
в которую были приведены его
дела, смутное воспоминание о дружбе и лести Серпуховского, считавшего его нужным человеком, и, главное, ожидание свидания — всё соединялось
в общее впечатление радостного чувства жизни. Чувство это было так сильно, что он невольно улыбался. Он спустил ноги, заложил одну на колено другой и,
взяв ее
в руку, ощупал упругую икру ноги, зашибленной вчера при падении, и, откинувшись назад, вздохнул несколько раз всею грудью.
― Вот ты всё сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего
дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее
руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски
в гимназию, а девочку
взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
— Что, Костя, и ты вошел, кажется, во вкус? — прибавил он, обращаясь к Левину, и
взял его под
руку. Левин и рад был бы войти во вкус, но не мог понять,
в чем
дело, и, отойдя несколько шагов от говоривших, выразил Степану Аркадьичу свое недоумение, зачем было просить губернского предводителя.
Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под
руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими и стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник
взял бы
в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться
в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать
дело.
Экой я дурак
в самом
деле!» Сказавши это, он переменил свой шотландский костюм на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном,
взял в руки теплый картуз и бумаги под мышку и отправился
в гражданскую палату совершать купчую.
Мавра ушла, а Плюшкин, севши
в кресла и
взявши в руку перо, долго еще ворочал на все стороны четвертку, придумывая: нельзя ли отделить от нее еще осьмушку, но наконец убедился, что никак нельзя; всунул перо
в чернильницу с какою-то заплесневшею жидкостью и множеством мух на
дне и стал писать, выставляя буквы, похожие на музыкальные ноты, придерживая поминутно прыть
руки, которая расскакивалась по всей бумаге, лепя скупо строка на строку и не без сожаления подумывая о том, что все еще останется много чистого пробела.
В три-четыре недели он уже так набил
руку в таможенном
деле, что знал решительно все: даже не весил, не мерил, а по фактуре узнавал, сколько
в какой штуке аршин сукна или иной материи;
взявши в руку сверток, он мог сказать вдруг, сколько
в нем фунтов.
— Нет, брат, не но, а если серьги,
в тот же
день и час очутившиеся у Николая
в руках, действительно составляют важную фактическую против него контру — однако ж прямо объясняемую его показаниями, следственно еще спорную контру, — то надо же
взять в соображение факты и оправдательные, и тем паче что они факты неотразимые.
Он
взял ее на
руки, пошел к себе
в нумер, посадил на кровать и стал
раздевать.
Два инвалида стали башкирца
раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов
взял его
руки и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай
взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот,
в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
—
В нашей воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных
дел мира сего!
Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
— Стойте, братцы! Достоверно говорю: я
в начальство вам не лезу, этого мне не надо, у меня имеется другое направление… И давайте прекратим посторонний разговор.
Возьмем дело в руки.
— Взяточку, — слышите, Аннушка? Взяточку просят, — с радостью воскликнул Ястребов. — Значит,
дело в шляпе! — И, щелкнув пальцами, он засмеялся сконфуженно, немножко пискливо. Захарий
взял его под
руку и увел куда-то за дверь, а девица Обоимова, с неизменной улыбкой покачав головой, сказала Самгину...
Штольц не приезжал несколько лет
в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время
в имение Ольги и
в Обломовку. Илья Ильич получил от него письмо,
в котором Андрей уговаривал его самого ехать
в деревню и
взять в свои
руки приведенное
в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по
делам своим
в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
Илья Иванович иногда
возьмет и книгу
в руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал
в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким
делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на стене, можно и не иметь, можно пойти прогуляться, можно и не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни была книга; он смотрел на нее, как на вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло
возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь
в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без
дела?»
Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?»
Возьмешь кусок
в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку
возьмешь: вырвут из
рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что
в палате да по добрым людям.
Но он не смел сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался
в простенок, когда она проходила мимо его окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке,
руку, когда они обе пришли к чаю, не пошевельнулся и не повернул головы, когда Вера
взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю
в сад, и целый
день не знал, где она и что делает.
Но чтобы наказать себя еще больше, доскажу его вполне. Разглядев, что Ефим надо мной насмехается, я позволил себе толкнуть его
в плечо правой
рукой, или, лучше сказать, правым кулаком. Тогда он
взял меня за плечи, обернул лицом
в поле и — доказал мне на
деле, что он действительно сильнее всех у нас
в гимназии.
Передали записку третьему: «Пудди, пудди», — твердил тот задумчиво. Отец Аввакум пустился
в новые объяснения: старик долго и внимательно слушал, потом вдруг живо замахал
рукой, как будто догадался,
в чем
дело. «Ну, понял наконец», — обрадовались мы. Старик
взял отца Аввакума за рукав и, схватив кисть, опять написал: «Пудди». «Ну, видно, не хотят дать», — решили мы и больше к ним уже не приставали.
И он вспомнил, как за
день до смерти она
взяла его сильную белую
руку своей костлявой чернеющей ручкой, посмотрела ему
в глаза и сказала: «Не суди меня, Митя, если я не то сделала», и на выцветших от страданий глазах выступили слезы.
— Я знаю это
дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном
деле, — сказал он,
взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал, с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на место жительства.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем
разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, —
возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые на своей доле, опять народится народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут
в руки тех, кому земля нужна.
Маленькая фигурка Николая Парфеновича выразила под конец речи самую полную сановитость. У Мити мелькнуло было вдруг, что вот этот «мальчик» сейчас
возьмет его под
руку, уведет
в другой угол и там возобновит с ним недавний еще разговор их о «девочках». Но мало ли мелькает совсем посторонних и не идущих к
делу мыслей иной раз даже у преступника, ведомого на смертную казнь.
А главное
в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал
дела в свои
руки, так что заключение рассказа и главная вкусность
в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только на этом условии и
взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел на нем честный человек, а
в дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «а если так, то можно,
возьму место», но ведь и не
в этом важность, что власть, а
в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков, и от прежнего места на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Случай этот сильно врезался
в мою память.
В 1846 году, когда я был
в последний раз.
в Петербурге, нужно мне было сходить
в канцелярию министра внутренних
дел, где я хлопотал о пассе. Пока я толковал с столоначальником, прошел какой-то господин… дружески пожимая
руку магнатам канцелярии, снисходительно кланяясь столоначальникам. «Фу, черт
возьми, — подумал я, — да неужели это он?»
В непродолжительном времени об Иване Федоровиче везде пошли речи как о великом хозяине. Тетушка не могла нарадоваться своим племянником и никогда не упускала случая им похвастаться.
В один
день, — это было уже по окончании жатвы, и именно
в конце июля, — Василиса Кашпоровна,
взявши Ивана Федоровича с таинственным видом за
руку, сказала, что она теперь хочет поговорить с ним о
деле, которое с давних пор уже ее занимает.
Несколько
дней он был как-то кротко задумчив, и на лице его появлялось выражение тревоги всякий раз, когда мимо комнаты проходил Максим. Женщины заметили это и просили Максима держаться подальше. Но однажды Петр сам попросил позвать его и оставить их вдвоем. Войдя
в комнату, Максим
взял его за
руку и ласково погладил ее.
Доктор
взял ребенка на
руки, быстро повернул к свету и заглянул
в глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться
дня через два.
— А Ганька на что? Он грамотный и все разнесет по книгам… Мне уж надоело на Ястребова работать: он на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к
рукам. Понял?.. Лучше всего
в аренду
взять. Платить ему двухгривенный с золотника. На оборот денег добудем, и все как по маслу пойдет. Уж я вот как теперь все это
дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача у меня как на ладонке…
Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими хозяевами приискового
дела, на котором родились и выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла
в руки не умели
взять по-настоящему, да и земляная тяжелая работа была им не под силу.
Борцы ходили по кругу,
взявши друг друга за ворот чекменей правою
рукой, — левая шла
в дело только
в момент схватки.
Туляцкому и Хохлацкому концам было не до этих разговоров, потому что все жили
в настоящем. Наезд исправника решил все
дело: надо уезжать. Первый пример подал и здесь Деян Поперешный. Пока другие говорили да сбирались потихоньку у себя дома, он
взял да и продал свой покос на Сойге, самый лучший покос во всем Туляцком конце. Покупателем явился Никитич. Сделка состоялась, конечно,
в кабаке и «
руки розняла» сама Рачителиха.
Это известие взволновало мать Енафу, хотя она и старалась не выдавать себя.
В самом
деле, неспроста поволоклась Фаина такую рань… Нужно было и самим торопиться. Впрочем, сборы были недолгие: собрать котомки,
взять палки
в руки — и все тут. Раньше мать Енафа выходила на могилку о. Спиридония с своими дочерьми да иноком Кириллом, а теперь захватила с собой и Аглаиду. Нужно было пройти пешком верст пятьдесят.
Студенты, смеясь и толкаясь, обступили Ярченко, схватили его под
руки, обхватили за талию. Всех их одинаково тянуло к женщинам, но ни у кого, кроме Лихонина, не хватало смелости
взять на себя почин. Но теперь все это сложное, неприятное и лицемерное
дело счастливо свелось к простой, легкой шутке над старшим товарищем. Ярченко и упирался, и сердился, и смеялся, стараясь вырваться. Но
в это время к возившимся студентам подошел рослый черноусый городовой, который уже давно глядел на них зорко и неприязненно.
Наконец
дело с Эммой Эдуардовной было покончено.
Взяв деньги и написав расписку, она протянула ее вместе с бланком Лихонину, а тот протянул ей деньги, причем во время этой операции оба глядели друг другу
в глаза и на
руки напряженно и сторожко. Видно было, что оба чувствовали не особенно большое взаимное доверие. Лихонин спрятал документы
в бумажник и собирался уходить. Экономка проводила его до самого крыльца, и когда студент уже стоял на улице, она, оставаясь на лестнице, высунулась наружу и окликнула...
Вихров
взял из
рук солдата предписание,
в котором очень коротко было сказано: «Препровождая к вашему благородию
дело о поимке
в Новоперховском уезде шайки разбойников, предписываю вам докончить оное и представить ко мне
в самом непродолжительном времени обратно».
Я поспешил ее обнадежить. Она замолчала,
взяла было своими горячими пальчиками мою
руку, но тотчас же отбросила ее, как будто опомнившись. «Не может быть, чтоб она
в самом
деле чувствовала ко мне такое отвращение, — подумал я. — Это ее манера, или… или просто бедняжка видела столько горя, что уж не доверяет никому на свете».
— Вот
в последний
день, перед тем как ей умереть, перед вечером, мамаша подозвала меня к себе,
взяла меня за
руку и сказала: «Я сегодня умру, Нелли», хотела было еще говорить, но уж не могла.
Я сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала
в лице ее, когда произносили при ней имя Ихменева. Старик начал
дело тотчас же, без околичностей. Он прямо подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое
в подушках, и
взяв ее за
руку, спросил: хочет ли она перейти к нему жить вместо дочери?
И
в самом
деле,
взял в руки вексель — черт знает что! подпись не подпись, а так какие-то каракули, навараканные и вкривь и вкось.
— Может быть,
в этот
день… — остановилась, и брови еще темнее.
Взяла мою
руку, крепко сжала ее. — Скажи, ты меня не забудешь, ты всегда будешь обо мне помнить?
Признаюсь откровенно, слова эти всегда производили на меня действие обуха, внезапно и со всею силой упавшего на мою голову. Я чувствую во всем моем существе какое-то страшное озлобление против преступника, я начинаю сознавать, что вот-вот наступает минута, когда эмпирик
возьмет верх над идеалистом, и пойдут
в дело кулаки, сии истинные и нелицемерные помощники во всех случаях, касающихся человеческого сердца. И много мне нужно бывает силы воли, чтобы держать
руки по швам.
Пришел и я, ваше благородие, домой, а там отец с матерью ругаются: работать, вишь, совсем дома некому; пошли тут брань да попреки разные… Сам вижу, что за
дело бранят, а перенести на себе не могу; окроме злости да досады, ничего себе
в разум не
возьму; так-то тошно стало, что
взял бы, кажется, всех за одним разом зарубил, да и на себя, пожалуй,
руку наложить, так
в ту же пору.
О Крутицыне я не имел никаких слухов.
Взял ли он
в руки «знамя» и высоко ли его держал — никому до этого
дела в то время не было, и ни
в каких газетах о том не возвещалось. Тихо было тогда, безмолвно; человек мог держать «знамя» и даже
в одиночку обедать во фраке и
в белом галстуке — никто и не заметит. И во фраке обедай, и
в халате — как хочешь, последствия все одни и те же. Даже умываться или не умываться предоставлялось личному произволению.
Первый
день буду держать по полпуда «вытянутой
рукой» пять минут, на другой
день двадцать один фунт, на третий
день двадцать два фунта и так далее, так что, наконец, по четыре пуда
в каждой
руке, и так, что буду сильнее всех
в дворне; и когда вдруг кто-нибудь вздумает оскорбить меня или станет отзываться непочтительно об ней, я
возьму его так, просто, за грудь, подниму аршина на два от земли одной
рукой и только подержу, чтоб чувствовал мою силу, и оставлю; но, впрочем, и это нехорошо; нет, ничего, ведь я ему зла не сделаю, а только докажу, что я…»
— И вы дали себя перевязать и пересечь, как бабы! Что за оторопь на вас напала?
Руки у вас отсохли аль душа ушла
в пяты? Право, смеху достойно! И что это за боярин средь бело
дня напал на опричников? Быть того не может. Пожалуй, и хотели б они извести опричнину, да жжется! И меня, пожалуй, съели б, да зуб неймет! Слушай, коли хочешь, чтоб я
взял тебе веру, назови того боярина, не то повинися во лжи своей. А не назовешь и не повинишься, несдобровать тебе, детинушка!
— Орел, братцы, есть царь лесов… — начал было Скуратов, но его на этот раз не стали слушать. Раз после обеда, когда пробил барабан на работу,
взяли орла, зажав ему клюв
рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до вала. Человек двенадцать, бывших
в этой партии, с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное
дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу.
«А! Подойду к первому,
возьму косу из
рук, взмахну раз-другой, так тут уже и без языка поймут, с каким человеком имеют
дело… Да и народ, работающий около земли, должен быть проще, а паспорта, наверное, не спросят
в деревне. Только когда, наконец, кончится этот проклятый город?..»
— Вот отец твой тоже, бывало,
возьмёт мочку
в руку, глаз прищурит, взвесит — готово! Это — человек,
дела своего достойный, отец-то!
Она редко выходила на двор и
в кухню, — Наталья сказывала, что она целые
дни всё пишет письма, а Шакир носил их на почту чуть не каждый
день. Однажды Кожемякин,
взяв конверт из
рук татарина, с изумлением прочитал...